Игра у Заппы сильно походила на колледж, где вы узнаёте новое в формализованной форме. Фрэнк был первым, кто показал мне, как играть в странных временных сигнатурах. Его музыка была очень требовательной и строго организованной. Основная идея состояла в том, чтобы играть её точно и постоянно. Я работал со множеством подобных концептов и в тот момент моей жизни это было для меня полезно. До того подобной дисциплины у меня не было. Я играл по барам. Наряду с ограничениями, которые накладывала на меня работа с Дэвидом Боуи, существовал рост моей гитарной системы и доступных мне звуков. Люди вроде Дэвида и Брайана Ино поощряли меня в поисках множества диких идей, звуков и концепций. И долгое время я работал в этом направлении. Мой подход к гитаре заключался не в том, чтобы научиться должным образом играть на ней, изучить размеры и ноты и научиться их извлекать. Он был таков: «Можешь ли ты заставить гитару интересно звучать?» Дэвид Боуи дал мне картбланш на это. То же было верно и для Crimso, но всё же во главу угла я бы поставил то, что мне необходимо было научиться играть как Роберт Фрипп, чтобы соответствовать тому стилю Гитарного Ремесла, которому он так симпатизировал в восьмидесятых. Первое, что мы сделали вместе, так это сели и играли – Да да Да да да Да да Да да да – и так до бесконечности. Часы и часы, а потом это превращалось в песни вроде Discipline. Всё это было для меня в диковинку. Это требовало техники пикинга, к которой я не был привычен. И это была дисиплина, очень похожая на то, которую я прошёл у Фрэнка Заппы. И ко всему на меня навалилась идея, что я должен быть вокалистом, стихоплётом, композитором, партнёром по гитаре и фронтмэном. И надо было понять множество ритмических штук. Меня поддерживал Билл Бруфорд. Он был очень хорошим компасом. Он любил показывать свои идеи.
Фрэнк говорил мне, что я нравлюсь ему из-за моей необычной гитарной техники. Но ему больше нравилось во мне то, что, по его оценке, я был хорошим певцом. Ему был нужен кто-нибудь, кто мог бы петь и играть гитаре, чего он сам делать не мог.
Боуи был нужен парень, который мог бы быть дикой гитарой. Он дал мне свободу, сказав: «Я хочу, чтобы ты был моим соло гитаристом. Давай много интересных звуков. Играй соло и добавляй цвета». То же было с Talking Heads.
Роберт представлял, что я могу быть композитором, певцом, вероятным фронтмэном и гитаристом трюкачом, как как-то назвал меня Фрэнк Заппа. Роберт так составлял композиции, что я никогда не сидел без дела. Он хотел, чтобы я был неотъемлемой частью группы, а не простой добавкой. Это была моя первая реальная возможность заняться всем, чего бы я ни захотел.
Исторически Crimso всегда был комбинацией рваных авангардных инструментальных секций и хорошо проработанными песнями вроде I Talk to the Wind и Cadence and Cascade. У группы были музыкальные идеи и целостность, и они работали в обеих этих областях, не ограниченные исполнением оних только песен или одних только мускульных инструменталов. Группа и сейчас работает в этом ключе, позволяя мне заняться двумя самыми лучшими вещами, что я могу делать. И я метаюсь от одной к другой.
В моём доме есть студия. Это весь нижний этаж дома, и плюс к тому там есть жилые комнаты, и вот где остаётся Роберт, когда мы работаем вместе. Поначалу, мы даже не трогаем усилители. Это просто мы вдвоём, сидящие на стульях с электрогитарами в руках. Пробегаемся по нашим идеям. Следует обсуждение, какой тип звука это будет. Если это инструментал, за главного обычно сойдёт Роберт, а я становлюсь его звуковой палитрой и вместе с ним работаю над партиями. Потом он уходит с наработками и тщательно прорабатывает всю композицию. Так было со Thrak, Vrooom, Vrooom Vrooom. Если это песня, то всё повтроряется с точнгостью до наоборот. Роберт может предложить несколько изменений в аккордах и всё время вопрошает: «А что дальше?» Всё начинается с нас, сидящих вместе, а потом мы разбегаемся и работаем самостоятельно. В случае с Vrooom Роберт принёс несколько секций для совместной проработки. Иногда нам помогал и Трей. После того, как я предложил свою партию, Роберт принял её и немного проработал, но в конечном счёте это его песня, его композиция.
Иногда говорим на языке гитарных звуков. Роберт скажет: «Хочу, чтобы ты вставил прямо здесь твоё большое облако». А если мы болтаем на обычном, мы скажем: «Здесь может быть тот же тяжёлый звук, что и на Red». Мы ссылаемся к нашей собственной работе, так как это наипростейший путь.
Моё поведение на сцене - работа на динамику? Это просто природа. Все мы люди. Роберт сдержан и сосредоточен, такой уж он человек. Мои ужимки и прыжки – это я в наибольшей степени. Думаю, присутствие и того, и другого необходимо для группы. Но это наши истинные лица. У каждого в группе есть вес и каждый отдаёт дань легкомыслию. Роберт вне сцены может быть очень весел. Я стараюсь быть весёлым и весел на сцене.
Пол Саймон обстоятелен и хочет именно того, чего хочет. Он не столь уж заинтересован в твоём вкладе. С Трентом Резнором всё наоборот. Он говорит: «Что это ты делаешь?» - и вы даёте пять предложений, и он выбирает. Большинство моих сессий напоминают именно такие, в стиле Трента. Большинство людей приглашают меня, ожидая, что я придумаю чего-нибудь диковенное. По большей части я ухожу с этих сессий, набросав на плёнку кучу всякого материала, но не имея никакого представления о том, какая его часть останется на окончательном варианте записи. И пару месяцев спустя я приобретаю запись, как и любой человек в мире, и там всё это есть, и я отыскиваю то, что сыграл.
Чтобы удержаться в группе с лидерами вроде Заппы, Фриппа, Лори Андерсон, вы должны быстро соображать и быть готовыми к работе. Я в кратчайшие сроки запоминаю всё это наизусть. Кстати, думаю, Crimso помог мне развить эти навыки. Эта группа работает быстро и в студии, и на репетициях. Когда мы ехали в Японию для репетиций этого тура, мы выучили три композиции за два дня, и это очень трудные композиции.
Мне не нравится сэмплинг; меня больше интригует достижение звука и творение звука.