Прошлым летом, после того, как я решил, как мне следует работать над собой в ближайшую пару лет, я решил предпринять двух-трёх летнюю кампанию, характеризуемую названием «Движитель к 1981 году». В течение трёх лет я буду активно себя проявлять в сфере рынка, хотя и не буду ограничен привычными ценностями рынка. Другими словами, я решил развить бурную деятельность и вкалывать в этот трёхлетний срок в очень публичном положении. Цикл достигнет своей кульминации к сентябрю 1981, к завершению которого выйдет три альбома – Exposure, Frippertronics и Discotronics. Первый альбом, Exposure, только что выпущен. Второй альбом, Frippertronics, уже закончен, осталось только смонтировать его. Он будет выпущен где-то в сентябре-октябре этого года. В настоящий момент я пишу Discotronics, который, возможно, будет выпущен где-то в сентябре 1980. Exposure имеет дело с извлечениями из словаря, из-за отсутствия лучшего слова, «рок»-музыки. Альбом исследует этот словарь и, есть надежда, расширяет возможности выражения и представляет более сложную эмоциональную динамику, чем человек привык обычно видеть в «роке»». Frippertronics имеет дело с расширением словаря и эмоциональной динамики той формы музыки, что обычно определяется как музАк – но лучшим термином для неё будет тот термин, что предложил Ино, а именно – эмбиентная, фоновая музыка. Третий альбом расширяет возможности музыки диско как средства для переноса более широкого спектра предложенного материала, чем люди привыкли от неё ожидать. Discotronics официально определяются как музыкальный опыт, появившийся в промежутке между диско и Фриппертрониками.
Когда я отошёл от мира музыкального бизнеса с официальной отставкой в 1974, у меня вообще не было никакого намерения возвращаться. Я думал, что такое вряд ли произойдёт. Но когда я приехал в Америку в феврале 1977, чтобы присоединиться к Питеру Габриэлю, я в некотором смысле сунул руку в воду и стремился понять, является ли этот мир тем, где я могу получить подходящее образование. Так как я становился всё более занятым, продюсируя Дэрила Холла и Питера Габриэля, мне пришло в голову – возможно, где-то весной 1978 года – что я никоим образом не удалялся от дел.
Когда мне было 18 и я распланировал свою жизнь на ближайшие двенадцать лет, одним из элементов плана было удаление от дел в возрасте тридцати. Что я и сделал. Но весной 1978 я понял, что больше я не в стороне. Я работал, если хотите, как профессиональный музыкант и, да, это было возможно для меня – использовать моё занятие как образование. Кроме того, это было значимое занятие и само по себе. Я получил сигнал, и потом вспомнил, что дьявол использует праздные руки, и подумал, что, может, было бы хорошо держать руки занятыми. Имелись и другие соображения, к которым мы можем вернуться позже – сторонний аспект Движителя к 1981 заключается в том, чтобы помочь в финансовом плане интересам и предприятиям вне музыкального бизнеса.
В тот момент, когда был распущен Crimso, хотя следом и имел место предстоящий тур Фриппа и Ино в Европе – который, в действительности, являлся типичным маленьким, мобильным и разумным туром, так вот, хотя такой тур и имел место, никаких музыкальных планов у меня не было. Там было другое, а именно, это был год, когда я должен был закончить свои дела, чтобы быть в состоянии отправиться в Шерборн и принять участие в Пятом Основном Курсе Межнациональной Академии Непрерывного Образования. Вот что должно было составить мои действия на второй год. Третий год должен был быть потрачен на то, чтобы прийти в себя после второго года. Это был, как видите, трёхгодичный блок: подготовка, уход, восстановление. Я прекратил Crimso не потому, что собирался делать нечто другое в чисто музыкальном смысле. Если говорить о Crimso, то одной июльской ночью 1974 года мне стало ясно, что я должен буду уйти – такая мысль пришла ко мне несмотря на то, что на следующий день мы начинали записывать Red. Откуда мне в голову пришла эта мысль – это сложно объяснить без заявлений, звучащих более всего как праздные эгоцентрические речи. У меня был очень сильный личный опыт – у меня был проблеск или что-то вроде этого. В последнем интервью, что я дал, когда распались Crimso, я не знал, как объяснить это. Съехала крыша. Это самый простой способ, как можно описать это. И в трёх-шести месячный период я был не в состоянии функционировать. Мир изменился, иной набор обязанностей, и я перестал быть способным на что-то. Моё эго ушло. Я потерял его за три месяца. Мы записывали Red, и Билл спрашивал: «Боб, что ты думаешь об этом?» И я говорил: «Хорошо», - а внутри я думал: «Как я могу знать что-нибудь? Кто я такой, чтобы считаться с моим мнением?» И я говорил: «Как сам считаешь, Билл. Да, как тебе нравится». Наше мнение помогает нам находить объяснения, которые дают возможность преодолеть повседневное трение, обязательно присутствующее при любом виде деятельности. Например, если я скажу тебе: «Алан, как тебе погодка?», - а ты ответишь: «Я – ничто. У меня нет никакого права выносить какие-либо личные суждения о погоде», - ну, я скажу: «Прекрасно», - и пойду дальше. Молчать и не рыпаться. Вот, грубо говоря, такая у меня тогда была ситуация. Мне потребовалось от трёх до шести месяцев, чтобы специфический тип индивидуальности Фриппа вновь дошёл до того состояния, в котором я уже мог участвовать в привычной повседневной суете.
Помню, что как раз перед тем, как отправится в Шерборн, я сходил на the Reading Festival в августе 1975 года. Группа, вышедшая на сцену, в действительности состояла из моих друзей. Тем не менее, мы прождали полтора часа перед началом их лазерного шоу. Я подошёл поближе. Начался дождь. Я стоял в грязи по щиколотку. Моросило. Человека справа от меня начало рвать. А человек, стоявший слева, спустил штаны и начал мочиться мне на ногу. Позади меня стояло где-то 50000 человек, которые, может, два-три вечера в неделю, чтобы поразвлечься или отдохнуть, участвуют в этом нереальном мире рок-н-ролла. Потом я посмотрел на группу на сцене – их лазеры застревали в ночи, они тоже существовали в этой нереальной дрёме. Они существуют так 24 часа в сутки семь дней в неделю, и так весь остаток своей жизни.
В Шерборне обитали в количестве по сто человек в доме. У людей были различные жизненные уклады, они приехали из разных стран. Возраст варьировался в промежутке от восемнадцати до шестидесяти-пяти лет. И за год, что я был там, мы потеряли два процента. Трое из них отправились в сумасшедший дом. Это было неудобно физически, неудобно физиологически и обескураживающе в духовном плане. И это БЫЛО одним из наиболее дискомфортных физических опытов в моей жизни. Всегда было ужасно холодно. Каждый, кто побывал там, прежде всего, возможно, запоминал этот холод. И это был не только физический холод. Я делил спальню с пятью другими людьми», - продолжает Фрипп. Один с Аляски, два из Америки, Ирландец, Польский Американец и Итальянец. Итальянец в большинстве случаев пробуждался в три часа утра и шуршал достаточно громко, чтобы меня разбудить, хотя мог бы перевернуться на другой бок и спать дальше. Кровать человека с Аляски была следующей за моей. Он всегда был подавлен и несчастен. Его голова постоянно была вжата в плечи. Обычно мы вставали в шесть, если не готовили завтрак, а десять часов шло у нас за пол-пятого. Это было замечательно. Так здорово, так по-земному. Беннетт часто повторял: «Духовность – вещь прежде всего практическая». Вся идея состояла в том, чтобы напомнить нам об этом. Одно из моих любимых воспоминаний – это рытьё траншеи для водопроводной магистрали. Я на дне восьмифутовой траншеи, которую рыли два дня, с 28 другими людьми, которых я – всех без исключения – не перевариваю – и внезапно начинается дождь. А затем весёлый голос сверху, и все устремляют взгляды в ту сторону: «Эй! Мы копаем не в том месте! Вот здесь водопроводная магистраль кончается! Нам придётся начать заново». Как в тот момент можно было найти способ цепляться за все эти яркие идеи? Это был тест. И это было изумительно, глядеть, как из вас выкачивают высокие идеи. Я имею в виду, что, как я думаю, каждый, кто приехал в Шерборн, думал, что Бог избрал их и только их, так что это было очень, очень полезное избавление от идей… Ну да. Конечно. Я думал, что я особенный. И кроме того, я был рок-звездой. Моя идея состояла в том, что мой путь – путь священника. Но я хотел продолжать работать в рок-мире. Я хотел бы быть рок-гитаристом и священником одновременно.
Запись первого альбома Питера Габриэля, моя первая работа после возвращения из Шерборна? Деморализирующий и депрессивный опыт. Я понял, как это сложно – работать с продюсером. Мне нравится Эзрин как человек, но я не мог полностью самовыразиться в сложившейся ситуации. Да и Питер не мог. На этом альбоме играл не Роберт Фрипп. Возможно, только в конце июля 1977, когда я отправился делать Heroes с Боуи в Берлин, Фрипп получил возможность быть Фриппом. В этом опыте для Фриппа не было ограничений. На самом деле, когда Питер пригласил меня поиграть на этом альбоме, я согласился принять участие в записи на том условии, чтобы в случае, если мне процесс не понравится, я мог бы уйти после трёх дней. Питер согласился. Но после трёх дней, поняв, что это мне не подходит, я не пожелал уйти. Я не хотел покидать друзей и разорять их своим уходом.
Сольный альбом Дэрила Холла, Sacred Songs, который продюсировал я, ужаснул записывающую компанию. Ужаснул их. Их официальное описание альбома было таким: странный. Они просто отказались выпускать его. Запись отпугнула компанию и их менеджера. Хотя это был замечательный рабочий эксперимент. Там есть замечательная музыка, одни из лучших композиций, что Холл когда-либо делал. Конечно, присутствует совершенная честность и личная открытость. Думаю, люди вокруг него были смущены тем, что он сделал. Одна из вещей, которая стала очевидной, так это то, что у Дэрила не было той свободы, которая, как он полагал, у него есть.
В свете проблем с контрактом, разросшихся из-за участия в записи альбома Exposure Холла, первоначальный вариант должен был быть уничтожен. Теперь мне следовало переделать 30 процентов альбома. Я был полностью деморализован и находился в депрессии. Мне дали ножом в спину. Я позвонил Питеру Хаммиллу, с которым мы к этому моменту дружили уже 9 лет, и спросил, может ли он появиться на альбоме. Тот вылетел в Нью-Йорк из своего дома в Вилтшире почти в тот же момент. Он зашёл в студию, одетый в довольно модном стиле, стройном и гладком, сбросил свои наряды и облачился в вонючий халат, здорово хлебнул из бутылки коньяка, что принёс с собой, вошёл и начал расставлять вещи. Замечательный человек. Очень хороший. Он говорит, что, когда начинал петь, хотел добиться вокального эквивалента Хендрикса. Концептуально, он был тем, кто нужен. И он сделал, что следовало, я думаю.
Решение запретить Blondie появиться на моём альбоме, является продуктом той системы ценностей, с которой я не готов работать. Это решение, принадлежащее старому миру. Это не тот мир, которому я хотел бы хоть на секунду принадлежать.
Когда я делал альбом Боуи Heroes, я был полностью отключён от моего мозга. Я не знал, где я и что я. Я не играл как Роберт Фрипп три года. У меня не было никаких идей насчёт того, что я собираюсь делать, никаких ожиданий и предубеждений. Я просто пришёл и сделал это. Я сказал мистеру Б.: «Смотри же, я не играл три года. Я не знаю, как я сейчас играю». И он сказал: «Ну, как думаешь, сможешь ты сыграть шерстистый рок-н-ролл?» Я сказал: «Не знаю. Может и да. Я попытаюсь». Так что я пришёл послушать, что они делают, и они сказали: «Эй, ты можешь и сам включиться в игру». «Полагаю, да», - сказал я. И самая первая вещь, что они делали, была Beauty and the Beast. И я играл прямо поверх. Вот так я и сделал остальную часть альбома. Они выдавали готовую дорожку, и я играл. Никаких репетиций. Я просто играл.
Боуи сказал мне, что No Pussyfooting было одной из тех работ, что оказали на него значительное влияние. Конечно, он прав. Он человек с музыкальным вкусом, этот мистер Б. Я очень его люблю. Хотя и не так уж хорошо его знаю. Я считаю его очень приятным человеком, но я не в той степени близости с ним, как Брайан. Хотя я думаю, что у всех троих существуют схожие черты. Мы примерно одного возраста, примерно из одного и того же слоя, рабочего слоя. Мы все из породы энергичных само-публицистов, само-раскрутчиков. Каждый из нас представляет степень ответственности за обладание чувствами. Так что существует тенденция мозгового и телесного вовлечения кого бы то ни было, а уж потом вовлечение чувств. Все трое очень чувствительны, и в то же самое время имеют способность быть холодными и твёрдыми как ограненный алмаз. И как у алмаза много граней и он может быть очень полезным, так и мы многогранны, можем блистать, можем выглядеть очень хорошо. Но также мы можем очень сильно порезать.
Первоначально, до всех этих проблем с контрактами, Exposure полагался заключительным элементом трилогии альбомов; другие два были Sacred Songs и Peter Gabriel 2. Этой трилогией я пытался исследовать «поп-песни» как средства выражения. Думаю, что поп-песни – необычайно хороший путь продвижения идей. Думаю, это – высшая дисциплина – знать, что ты должен собрать вместе в три-четыре минуты все свои потерянные эмоции и найти слова, односложные и меньше, чтобы представить свои идеи. Это дисциплина формы, которую я не считаю дешёвой или дрянной.
Как мог бы сказать Ино, в сложной системе человек никогда не может предугадать все возможные результаты. Так что каждый принимает решение и действует согласно динамике развития результатов этого решения. Я мог бы выразить это так: «Оседлай динамику бури». Один из способов коротко выразить это, это сказать – так как всё живое совокупляется, так почему бы и вам не присоединиться. И вот это самое присоединение, вселенская азартная игра, является продолжающимся творческим процессом. Есть действие и разум, стремящийся найти ему объяснение. Это не два отдельных элемента. Они развиваются вместе. И приняв простое решение сделать запись, вы понимаете, что всё получает при этом своё продолжение. Что я делаю, так это делаю запись, а потом исследую то, что сделал. Предполагаю, что есть часть меня, которая знает, что я делаю, и есть мозг, который должен понять эту суть действия. Существует врождённый порядок. Люди – не индюки. Если вы прислушиваетесь к себе, вы можете понять, что вы говорите.
Exposure продолжает удивлять меня. Благодаря нему я лучше понимаю нюансы поверхностного, внешнего. Но больше того, он удивляет меня своей завершённостью. Как целое, он так хорош. Так хорош. Думаю, возможно, в этом жанре, это наилучший альбом за последние пять лет, а может и больше. Я не думаю о нём как о прог-роковом альбоме. Я думаю с тех позиций, что он приподымает ВСЕ категории. В некотором смысле это резюме, ни один из его компонентов сам по себе не новаторский, но ничто и не устаревшее.
Каждому, кто хочет увидеть меня в Лондоне, стоит покрутиться у Экспресс-Пиццы в среду вечером, где они услышат Музыку для Ресторанов.
Я поиграю и в музыкальном магазине Virgin Records на Оксфорд-Стрит. Девиз тура – человеческий контакт. Я просто приду как ещё один человек и установлю контакт с другими людьми, которые, по совпадению, продают мои записи. Ключевой момент здесь – это качественный скачок изнутри, раскрывающийся во всех направлениях. Я говорю: «Посмотрите – вы здесь, я сделал запись, в которую решительным образом верю, и я рад возможности убедить вас проигрывать её», и после человеческий контакт сделает остальное.
Хотя я в силах сформировать группу и пойти поиграть перед 3000 зрителями, всё же это не кажется мне подходящим вариантом. Это наложило бы ограничения. Мне кажется куда лучшим вариантом поиграть в музыкальных магазинах. Вот я и сделал тур по миру туром по музыкальным магазинам. Расчистите центр магазина, усадите меня в глубине, и каждый, кто придёт посмотреть на меня, купит мою запись – а это даст стимул и магазину, и звукозаписывающей компании – и каждый, кто придёт, получит концерт в очень человеческом и прямом стиле, плюс замечательная запись за ту же цену. У меня есть возможность играть, встречаться с людьми и продавать записи. Идеально. Я так верю в простые идеи. Это – такой очевидный способ. Элвис Костелло мог бы взять гитару в музыкальный магазин, включить её и играть свои песни. Мог бы прийти Питер Габриэль, включить Fender Rhodes и сделать то же. Видите, нет необходимости копаться в деталях. Вы просто приходите и говорите: «Привет, я Роберт Фрипп, я бы хотел поиграть в вашем магазине!» И вы играете, и это всё, что чего-то значит. Как сказал Гурджиев: «Говорите грубо, главное – выразить смысл». И это правда.