Любой, кто читает газеты, или работает уже двадцать-тридцать лет, любой из тех, кто имеет дело с коммерческой культурой – любой разумный человек способен впасть в отчаяние от всех этих вторичных новостей. Если нам открыта лишь та информация, за которую мы готовы платить деньги, то жизнь слишком сложна. Так что, возможно, разумный ответ будет заключаться в отказе. Мы ничего не можем сделать.
Если говорить о нашем EP Happy With What You Have To Be Happy With, японское название этого диска Шоганай, слово, которое в Японии обладает очень многозначным воздействием. Если по-французски, то се ля ви. Такова жизнь. Но у этих слов нет того запаха, который присущ японскому варианту, имеющему большее или меньшее отношение к двум упавшим ядерным бомбам… такова жизнь! Ну, немного больше, чем «такова жизнь». Шоганай. Судьба? Ну, можно сказать и так. Но если две бомбы врезались в землю прямо передо мной, думаю, это нечто большее, чем судьба! Это слово очень многозначно, и охватывает почти каждое умонастроение: от «тот, кого я люблю, только что был раздавлен в подземке» до «нет никакой надежды». Это слово может быть очень эмоциональным. Чувство безнадежности и отчаяния – любой разумный человек может отчаиваться. С другой стороны, надежда иррациональна. А любовь – ещё более. Вот такой баланс: жизнь безнадежна, но есть надежда. Как держаться этого баланса в этом странном мире? Этот альбом – размышления над этим.
Level Five – вовсе не гневная вещь. Она о том, что мы должны принять безжалостный ход событий, вызванных каким-либо движением. Всё, что мы делаем, порождает последствия. Если мы делаем нечто, сознавая, что делаем, то мы способны управлять ходом дальнейших событий; если мы действуем небрежно, то последствия плодятся непредсказуемым образом, усложняя наши жизни и создавая проблемы. Если мы действуем, сознавая, что действуем в корне неправильно, то в конечном счёте последствия могут раздавить нас. Об этом, в сущности, Level Five. Безжалостный ход событий, порождённых действиями. Не обязательно нашими. Впрочем, если бы всё было исключительно так, как я говорю, жизнь была бы совершенно безнадёжной штукой. Знаете, в теологии есть термин – искупление. Он даёт возможность справляться с последствиями. Level Five – безжалостная прогрессия явлений, которой дал ход некий базис композиции.
Творческий процесс – вообще штука тонкая и интересная. Если вы, скажем, недели три сидите в одной комнате с тремя другими парнями и у вас в голове есть идея, то к концу этого периода как минимум один парень огласит эту самую идею, даже если вы ни словом об ней не обмолвились.
Один из немногих музыкантов своего поколения, кто ещё хочет делать новую музыку. Звучит лестно. Вообще-то всё, чего я хочу, так это жизни поспокойнее.
На самом деле идеи не появляются у тех, у кого с формальной точки зрения они должны были появиться. Я тихий интроверт? Да. Я впечатляю? Ничего подобного. Нету у меня ничего захватывающего. Самое захватывающее состоит в том, что я собираюсь сегодня увидеть свою жену. Крупными буквами на первой полосе: ФРИПП ПОСЕТИЛ ЖЕНУ.
Когда альбом прибыл из Нэшвилла в Англию, это была не Crimsoновская запись. Это была просто совместная запись Адриана, Роберта, Пэта и Трея. Это был хороший альбом, и сейчас вы слышите на 90 % именно его. 10 оставшихся принадлежат по большей части Дэвиду Синглтону, занимавшемуся редактированием и мастерингом. Здание построено. Оно пусто внутри, но всё же это здание. Но если вы увидите внутри расставленную мебель, развешенные картины, вы поймёте, что это за здание. Эта мебель и картины – 10%. Дэвид – не участник Crimso. Но он слышал больше записей Crimso, архивов и альбомов, чем любой человек на земле, включая меня. Он провёл четыре месяца, редактируя, прослушивая и компилируя живые записи 1969 года, вошедшие на четыре диска Epitath. Это было непросто. Дэвид – мой партнёр по DGM. 50/50. Не 51/49. Если мы не согласны насчёт чего-либо, это не увидит свет.
Посмотрите. Малый аспект нашей жизни. И вы поймёте, что он, в сущности, похож на другой аспект нашей жизни. Третий похож на первый два. В сущности – малые части нашей жизни – наша жизнь. То, как вы держите медиатр – ваша жизнь.
Зловещее. Оформление нашего альбома. За авторством Пэм Крук. Подруга моей жены. (Они встретились на съёмках фильма, посвящённого английской художнице девятнадцатого века Ролинде Шаплс. Не замеченной историей. Об этом и шла речь – о том, как могла не оставить следа первая в своё время художница.) Она нарисовала это в 1999. И картина оказалась подходящей к альбому. Резонанс между художниками –вероятно, у них есть для приёма какие-то антенны. Картина пророческая, зловещая и жуткая.
Мне интересна работа других музыкантов. Я предпочитаю видеть их выступления живьём, хотя на всех, ясное дело, не успеть.
Влияют ли на меня люди, которых я слушаю? Надеюсь, да. Люди, с которыми я встречаюсь? Надеюсь, да. Надеюсь, что я реагирую на всё. Отношения порой нелегко проследить. Например, на меня может в наибольшей степени повлиять то, как другой гитарист навешивает на себя свою гитару, нежели то, как он играет или что играет.
В Crimso мне неудобно и неуютно. Так было всегда. Ужасно неуютная группа. Ужасно. Почему? Потому что она никогда не останавливается. Всегда вновь и вновь изобретает колесо. Вот вы пришли домой, и здесь уютно – ваш стул, ваша лампа, ваша музыка, ваши книги. Если вы приходите домой, а там ни стула, ни книг, музыка выключена – это неуютно. Crimso – это, конечно, постоянный вызов, а вызов и комфорт несовместимы.
21st Century Schizoid Band? Я купил билет, однако мы с Дэвидом провели тогда бессонную ночь, редактируя материалы к альбому, и у меня, к сожалению, не вышло сходить на концерт. Формально я могу присоединиться к ним в любой момент. Однако это не та музыка, которая в данный момент меня интересует и беспокоит. В данный момент. Когда в 1997 мы с Дэвидом работали над Epitath, я чувствовал, что рад бы поиграть это. Вы можете заняться репертуаром определённого периода, и никому не придёт в голову, что вы растеряли все свои возможности или честь. Я подкинул идею Майклу Джайлзу и Джону Веттону насчёт того, чтобы собрать квартет недели на три. Неделя репетиций, неделя выступлений в американских клубах, неделя выступления в клубах японских, материал Crimso за 1969 – 1974. Любая музыка, которая нас привлечёт. Это не реформация. Не крупный коммерческий проект. Просто на интерес. Я предложил такую идею и Яну МакДональду, но он был против. В тот момент он определённо сфокусировался на воссоздании первоначального Crimso. А мне это предлагали с 1977, и это мне неинтересно. Так что Ян сказал нет, Майкл и Джон сказали да, и в сумме мы получили нет.
Crimso – способ делать разные вещи, думать о разных вещах, способ передать ощущения от разных вещей, ну и так далее. Особый взгляд на мир. Особая стратегия сосуществования с миром. Но эта нематериальная стратегия должна быть воплощена в нечто осязаемое. И тело Crimso за эти годы несколько изменилось. Так что разные формации Crimso для меня – воплощения. Дух возвращается, тело может меняться, но дух возвращается. Так было всегда. Даже будучи молодым музыкантом, я никогда не был настолько глуп, чтобы смешивать Crimso со своими собственными работами. Это означало бы проигнорировать вклады всех остальных людей, что было бы оскорбительно. Другие музыканты в Crimso всегда играли лучше чем я. Я привносил нечто иное. Моя работа в качестве гитариста выходила на первый план в работе с другими ребятами, особенно с Боуи и Ино, которые обращались ко мне за моими идеями, мыслями или моим способом делать вещи – у них было достаточно и своих идей, мыслей и способов – но они обращались ко мне.
Джо Сатриани – превосходный гитарист. История электрической гитары творится его руками. У Джо куда большие возможности, чем он представляет на сцене.
Если говорить о двойном трио – потенциальные возможности этих шести людей, вообще любых шести людей, но этих в особенности, были огромны. Может, мы затронули один процент всего возможного, а может, и один процент – преувеличение. Возможности были огромны. Эти ребята – хорошие люди, но поскольку было сделано бешеное количество разных вещей, некоторые из этих музыкантов склонялись к тому, чтобы остановится, поскольку музыкальной информации на сцене было достаточно и без дальнейших изысканий. Я был одним из таких, и вы заметите, что я сделал не много гитарной работы с двойным трио. В квартете существует больше пространства, которое открыто для меня.
Сложности в материально-техническом обеспечении группы из шести участников были огромны. Просто очень сложно собрать шестерых занятых людей в одном помещении. А потом у одного из них, у Билла, появилась иная страсть, акустический джаз. Билл оказался вне Crimso. По этой же причине Тони Левин согласился на тур с Seal. Так что должен был быть представлен запрос, собирается ли Crimso двигаться дальше и делать что-нибудь. Запрос, который я сделал, заключал в себе идею двойного дуэта. Нам понадобилось года два, чтобы найти себя, и Трей и Пэт воссоздали ритм-секцию Crimso. Их ритм-секция построена по иному, нежели в своё время строили Билл и Тони. У Билла и Тони Тони отвечал за основание, а Билл играл поверх него. У Трея и Пэта Пэт отвечает за основание и немного играет поверх него. Трей тоже отвечает за основание, но в не меньшей степени играет и поверх него. В сущности, Пэт в данный момент определяет основание в композициях группы, что в своё время делал Тони.
Музыкальный словарь мировых культур в данный момент широк. И их идеи занимают меня так же, как и их словарь. Обычно культуры, смысл, который они сообщают музыке, в большей степени занимают меня, нежели особые музыкальные формы.
Я, можно сказать, либерал. Это не точно характеризует мою позицию, но я открыт для других культур и уважаю их. Что не мешает мне получать удовольствие от моей собственной и представлять её ограничения. Отдельные музыкальные формы могут быть выполнены при условии, что вы даёте свободу своим размышлениям над самим собой.
В мире сейчас очень интересное время, когда столь много культур доступны друг другу. Есть свои достижения, есть свои потери. Вопрос не в том, чтобы сделать из всего этого кашу и сказать, что все культуры в этой каше представлены равным образом. Есть интересные вопросы насчёт того, чтобы попытаться реанимировать или возродить малые диалекты и языки – языки очень быстро исчезают. Разве вас не тревожит исчезновение языка? Другой вопрос связан с культурным империализмом – как смеют рок-группы брать идеи у гамалана или у северо-корейской музыки! Барабанная вставка на Happy With What You Have To Be Happy With очень близка к северо-корейской музыке. Я и сам не знал об этом – узнал это в интернете – хотя ссылка оказалась очень точна. Я предполагаю, что может существовать общий музыкальный язык, язык «коллективного бессознательного». Другими словами, каждая часть нас способна на определённом уровне принять часть кого-либо другого. Это, наверное, гены. Разные части общего музыкального языка открываются и развиваются в разных культурах. Оказывая влияние на культур, они в то же время изменяются и сами. Так что у вас может быть совершенно северокорейская музыка, всплывшая, и притом совершенно ненамеренно, на записи Crimso в другом конце света.
Сложность в том, чтобы знать, что вы делаете, состоит в том, что вы делаете именно то, что знаете. А это неинтересно. Так что, по разработке определённых структур и определённых параметров, вам остаётся надеяться, что вы сыграете нечто, чего не знаете. Я не могу рационально объяснить иррациональную часть альбома. Я просто надеюсь, что за моим действием что-то последует. Если это не срабатывает, вы откладываете действие в сторону, но такой и есть творческий процесс. Здесь вы не выявляете нечто наперёд определённое. Здесь вы должны быть невинны. Разница между спонтанной игрой и творческой активностью, скажем так, опытного художника, состоит в ответственности. Если ребёнок играет, он творит, но он не отчитывается за последствия. Когда художник работает над композицией, то он должен творить. Это подразумевает спонтанность. Но он должен отвечать и за последствия своего творческого поведения. Ведь, например, при живых выступлениях жизни людей могут быть определённым образом затронуты, и вы не сможете повернуть назад и сказать – я не ответственен за эффект, который произвёл. Противоречие – спонтанность и ответственность? Ладно, вы размышляете о том, что делаете. Вы создаёте некоторые творческие модели. Разум следит за формой. Но решений не принимает. В противном случае музыка будет никакой. Но разум держит форму. Модель.
Теперь музыка легкодоступна, одобряю ли я это? Должен сказать, не знаю. Может, если бы от нас требовались большие усилия, чтобы слушать музыку, мы ценили бы её больше. Если я иду на концерт, зная, что, не приди я сюда сегодня, я никогда не услышал бы это шоу, то представление воспринимается несколько по-иному. Массовое бутлегерство, фотографии, мобильные телефоны угрожают идее концертов. Вредят живому исполнению. Идея подорвана и ценность взята под сомнение. Это меня убивает.
На самом деле, в первой половине 1972 года Crimso, возможно, не был Crimso.
Дух Crimso жил, и притом неплохо, в проеМКтах. Смена названий была результатом стремления предупредить слушателей о разнице в репертуаре и формальных структурах.
На данный момент я примерно представляю сценарий развития Crimso до 2010 года. Не факт, что Crimso будет существовать всё это время. Насчёт этого уверенным быть нельзя, но, думаю, так будет. Хотя, если взглянуть на историю Crimso, то предположение, что Crimso будет раскатывать в турах все последующие семь лет, может подтвердится только в случае большой удачи. Crimso возникает и исчезает. Возникает, когда для него есть дело, а затем, как кажется, исчезает.
Да, я не ставлю автографы на записях. А зачем мне это? Вообще я иногда делаю это. Для друзей. Например, дарю другу книгу и на первой странице пишу обращение. И действительно вкладываю частицу чувств. А вчера я подписал груду фотографий Crimso для победителей одного конкурса. Так что иногда я всё же ставлю автографы. Я делаю это для друзей, но какие могут быть другие причины? Фаны? Это ожидание, это требование памятных знаков, подразумевающее, что я могу подойти к вам в любой момент, в момент отдыха, в интимный момент, в момент чтения за чашечкой кофе, в момент прогулки с вашей женой; прийти на место вашей работы, потом уйти – короче говоря, прервать ваше занятие и потребовать вашу подпись. Гнетуще. Что я могу тут ответить. Сказать да не могу, сказать нет вроде как не имею права. Я не делаю этого. Могу добавить, что я чувствую себя очень неуютно, когда меня считают особенным. Почему именно я должен подписывать это? Это может сделать любой. Я не считаю себя знаменитостью, и если бы считал, жизнь была бы слишком сложной. И если кто-то считает меня знаменитостью, то я никаким образом не могу ответить его ожиданиям. Говорите, это наиболее прямой способ соприкоснуться со мной, а потом и с музыкой? Что ж, в этот момент наши отношения заканчиваются. Ничего не выйдет. Я принесу им этим счастье? Я приношу ли я им этим счастье? Не знаю. Моя работа не в том, чтобы делать людей счастливыми. Моя работа как музыканта состоит в том, чтобы быть честным. Если я занимаюсь выставлением автографов на обложках альбомов, то я не занимаюсь музыкой. Я занимаюсь созданием фетишей. Другими словами, музыкальный процесс переходит в сферу товарно-денежных отношений. Я против этого. Вот почему Crimso занимает столь непрочные позиции в музыкальной индустрии. Потому, что вполне разумные и обычные нормы поведения с точки зрения товарно-денежного процесса не только противоречат процессу творческому, но и разрушительны для него. Вот знаковое различие между музыкой и музыкальной индустрией. Учитывать его – моя повседневная работа. Вот почему для меня столь серьёзен отказ от работы на публику – жизнь музыканта-профессионала и без того имеет так мало отношения к музыке. И моя ответственность как музыканта в первую очередь заключается в том, чтобы быть честным. И к этому же относится любезность и уважение к аудитории. И что, если я вижу, как какой-то парень в аудитории болтает по своей мобиле? Слышит ли он, что я делаю? Я не уверен. И я стремлюсь защитить себя от всего этого… Я выхожу на сцену не для того, чтобы воздвигать барьер между собой и слушателями. Я выхожу на сцену, чтобы по возможности навести мосты между нашей общей человеческой сущностью. Самый лучший способ разрушить все эти мосты, нарушить человеческий обмен, состоит в том, чтобы достать конверт для CD и ручку. Тут мы оказываемся в ситуации, когда я уже могу у вас чего-то требовать, потому что я вроде как потратил на вас свои кровные денежки, и эта ситуация несоответствия, и всё порушено.
Если говорить о проеМКтах, то надо сказать, что мы выходили на сцену, не имея никакого понятия о том, что мы собираемся играть. Экстремальный метод. Например, у вас есть шесть стратегий. А будет всё развиваться на основе седьмой стратегии, для вас невидимой. На первом проеМКте мы встретились за день до запланированных четырёх выступлений, посмотреть, как работает наше оборудование. Оно не работало. Мы разошлись. На следующий день мы играли, не зная о своих возможностях.
Когда вы идёте в студию, зная, что за каждую минуту придётся платить, вам, вероятно, придётся работать в условиях более формализованной структуры. Мне нравится идти в студию, зная наверняка, что именно я собираюсь играть, и понимая, что если это будет всё, что будет сделано, то ничего из этого не выйдет. Но если структуру та, что надо, и если вас окружают люди того качества, что требуется, то пламя разгорится. А затем Дэвид и я везём этот костёр в Англию и неким образом ограничиваем его в определённых рамках. Это как различие между написанием эссе и разговором, лекцией. Когда вы говорите, вы подвижны, текучи и спонтанны. Но когда вы пишите эссе, ваши слова фиксируются, и аромат у всего этого совсем другой.
На определённом этапе вы можете задать некую структуру, однако затем полагаетесь на неё, чтобы вернуться к жизни. Даже в случае с неким сочинённым материалом вы оказываетесь в ситуации движения по карте. У вас есть один главный маршрут и несколько вспомогательных. Вы знаете наиболее вероятный маршрут, но в зависимости от того, как будет разворачиваться поездка, ваш путь может измениться. Своего рода создание композиции заново – вы входите в контакт с ясно определённым духом композиции и смотрите, куда он вас заведёт.
Импровизация – неотъемлемая часть Crimso. Когда вы слышите альбом, он может быть результатом импровизации, хотя на самой записи настоящей импровизации может быть не так много.
Как я сочиняю? Обычно так получается, что я остаюсь в доме Адриана в Нэшвилле, в комнате рядом со студией. Встаю между пятью и шестью часами. Обычно в восемь или девять часов я сижу с карандашом, бумагой и гитарой, так что когда часов в одиннадцать-двенадцать группа собирается вместе, я могу представить им несколько идей, которые мы затем играем. Мы некоторое время занимаемся ими, а потом делаем что-нибудь ещё. Работаем над другой композицией или структурой или просто играем и смотрим, куда нас это заведёт. Так что в конце дня я выжат и истощён, и на следующий день всё следует по новой. На следующий день, всё так же с карандашом, происходит детализация того, что предложили другие ребята, или тех идей, что у нас возникли за время совместной работы. И так далее. Две таких недели ужасно истощают меня. Работать пять дней в неделю по четыре часа с другими музыкантами – к вечеру сил уже ни на что не остаётся. И на следующее утро нет никакого желания вставать, но я всё же делаю это. Обязательства перед процессом. Я должен сделать это.
Сочинять трудно. Летучие незваные идеи – это радость, радость. Но когда ты пытаешься поймать эти замечательные идеи в их летучести, пытаешься переместить их из мира свободы в мир определённый и ограниченный, вот тут и становится трудно. Но когда они поглощаются и после их играет группа, и они вновь, освобождённые, возвращаются в мир, это радость. Хотя люди пытаются убить их, пусть и из лучших побуждений, у них всё же есть своё право на жизнь. Хотя им и трудно его осуществить. Фаны, которые фотографируют этих выпущенных в мир детей, или записывают этих выпущенных в мир детей, или ставят автографы на этих выпущенных в мир детей – они прикалывают к земле радость.