Я смущаюсь, когда разговор обо мне затягивается больше, чем на пять минут. Впрочем, сейчас я думаю, что могу рассказать что-нибудь интересное.
Я действительно в восторге от Thrak. Альбом превзошёл наши ожидания, при том, что они были довольно высоки.
Почему в состав вошли ещё два человека? Спросите Фриппа. Его видение управляет группой, а он подумал, что настало время опробовать эту идею. Если честно, два стика не упрощают мне жизни: это означает, что каждый из нас должен больше размышлять и прикладывать больше усилий – мы не только должны играть меньше, но также должны найти пути сделать что-то особое. Помимо этого, у нас есть два барабанщика, а это проблема для любой группы.
В конечном счёте, мы не использовали сразу два стика на этой записи. На каждой песне Трей играл на стике, а я на каком-нибудь басовом инструменте. Мы записали дуэт стиков, но на альбом он не вошёл – это одна из областей, на которые мы делаем ставки, но которые ещё недостаточно разработаны. Другая такая идея – «двойное трио», и это звучит здорово в теории – мы разбиваемся на два трио, они играют между собой и в конечном счёте объединяются. К сожалению, идея пока не осуществилась. Мы сделали версию песни Vrooom, смикшированную так, что одно трио играет на левой, а другое на правой колонке. Вы можете слушать Роберта Трея и Пэта или Адриана, Билла и меня. Вот эта запись примерно соответствует идее «двойного трио». Если вы в этой группе, вы не можете представить всё, что хотите представить, в рамках одного альбома.
На записи я играю также на вертикальном басу. Сначала такого плана у меня не было. Я играл на вертикальном басу в далёком прошлом, и долгое время не брал его в руки. Но когда мы писали новый материал Crimso, Нед Штейнбергер принёс мне прототип нового инструмента под названием электрический вертикальный бас. И это сработало – особенно когда я играю смычком. По окончанию записи я понял, что играл на этом инструменте больше, чем на обычной электрике. Этот инструмент требует больше физических усилий, нежели электрика, особенно от большого пальца. Добавлю, что качество моей игры на нём – которое никогда не было замечательным – не улучшилось за двадцать лет, в которые я до него не дотрагивался. Но я много практикуюсь, и безмолвно просил других ребят простить меня за то, что играю не так хорошо, как обычно.
Помнится, я играл на электрическом вертикальном басу ещё старого образца во время концертных выступлений Габриэля – Come Talk to Me, Across the River.
Мой хороший друг Робби Дюпри как-то пришёл ко мне домой и сказал: «Тони, я знаю, как ты сможешь записать альбом, не затрачивая на это своего домашнего времени». Он то знает, как мало время, которое я провожу дома, и как оно ценно для меня. «Почему бы тебе не взять цифровой многодорожечник ADAT и не записаться вместе с ребятами, которых ты встречаешь в поездках по миру?» Он даже не закончил, а я уже ответил: «Решено».
World Diary… «Маленькая» инструментальная запись. Пара композиций с Брайаном Ямакоши, он играет на koto: koto и стик – очень интересная комбинация. Две композиции с Левоном Минассианом – играет на doudouk. Пара мелодий с Биллом – я попросил его играть мелодию на электрических барабанах, в то время как я обеспечу фон стиком. Есть композиция с Шанкаром, скрипачём и вокалистом, принимавшим участие в туре Питера Габриэля, и композиция, включающая замечательный ансамбль перкуссионистов Nexus. Плюс мелодия с норвежским тенор-саксофонистом Бендиком. Я начал работать над альбомом год назад. В нескольких случаях я добавил инструменты – Ману Качи и Джерри Маротта играют на барабанах на паре пьес. Каждая дорожка в сущности отражает место, где она записывалась. Я играл немного на бас-гитаре и немного на электрическом вертикальном басу. На мелодии с Левоном Минассианом я играю на вертикальном басу: это по-настоящему «обнажённая» игра, ведь я играл в первый раз за многие годы.
Ни одна из композиций не была написана заранее. Я приходил с идеей: исключительно в целях подстраховки, чтобы было что показать другим музыкантам. Мы работали над этой идеей и пробовали что-нибудь ещё, и всякий раз «что-нибудь ещё» оказывалось лучше. Если мы делали пару проб, я не разделял их щелчком на записывающем устройстве, я даже не вёл счёт во второй пробе, совпадающий со счётом в первой. В музыке меня привлекает спонтанность – магия, которая случается между двумя музыкантами. Я решил, что на этой записи будет много магии, пусть и за счёт гладкости звучания.
Я в восторге от альбома; хотя я играю много лет, у меня никогда не было возможности быть настоящим художником.
Не знаю, на скольких записях я играл. Эти подсчёты – глупое занятие. Определённо сотни, и определённо меньше тысячи.
Когда я в первый раз записался? Ну, назовёте ли вы это записью, но… Мой отец был радио-инженером, и когда мне было пять, он отвёл меня в студию, где я записал пьесу – поздравление для моей матери. Если серьёзно, думаю, мои первые профессиональные сессии были у Гапа Манджоне – где-то в шестидесятые.
Ребёнком я играл на пианино, а когда мне исполнилось десять, родители предложили мне выбрать другой инструмент. Я выбрал вертикальный бас, не знаю почему. Я играл на нё классику; фолк, который был тогда популярен, плюс ритм-энд-блюз, но никогда рок-н-ролл. Когда пришли Beatles, я не сказал: «О, вот это я и буду делать» - мне нравилось делать то, что делал я. Я отправился в музыкальную школу Рочестера, штат Нью-Йорк, и играл в Рочестерской филармонии. Мне это нравилось; я и до сих пор люблю классическую музыку. На самом деле, сейчас в основном я слушаю классику и оперы. Я счастлив, что играл на столь многих таких мероприятиях в таком раннем возрасте, а мне было тогда 19 или 20 лет – впрочем, потом мне надоело – я не хотел провести всю свою жизнь, играя в оркестре.
Когда я ещё был в школе, мне посчастливилось встретить Стива Гадда, у которого отсутствовал басист для концертов. Было несколько интересных клубных выступлений, а потом он продолжал мне показывать новые интересные вещи. Бедняга Стив был очень терпелив – в то время у меня была уже хорошая техника, но я ничего не знал о чувстве; я был самым настоящим классическим музыкантом, который неизменно играл в соответствии с битом. С помощью Стива я научился играть джаз, и вот чем я занимался потом несколько лет. Затем я принял решение заняться роком; он прельстил меня больше, частично потому, что меня прельщал электрический бас. Я должен был перестать играть поверх бита и научится закладывать что-то позади основной игры, или по меньшей мере быть достаточно гибким для того, чтобы понимать, где именно необходим бит. Размещение бита – очаровательная штука, и многие барабанщики и басисты – эксперты в этой области. Но я никогда не учился тому, как играть ритм, у какого-нибудь учителя или посредством какой-нибудь книги. Мой опыт показывает, что эта реальность лежит вне той части моего мозга, которая способна объясняться словами; это что-то, что я получаю, просто слушая музыку, а иногда – замечая косые взгляды, которые бросали на меня музыканты, которые лучше меня.
Ну да, мне сложно говорить обо всём этом – знаете, когда я попал в Crimso, я понял о сколь многих вещах мне говорить не хочется. Роберт и Билл – эксперты в области бесед и размышлений – когда я читаю их интервью или слышу, как они обсуждают принципы исполнения музыки, я порой замечаю, что не могу слушать их слишком долго. В то же время, с музыкой у меня связано очень многое, и некоторые вещи я могу анализировать до бесконечности. А некоторые вещи мне разбирать и анализировать не хочется, вот и всё. Не тол чтобы я боюсь разучиться играть; просто они размещены в такой части моего мозга. Они были там до сих пор, пусть там и остаются.
Как я встретил Питера Габриэля? Я работал с продюсером Бобом Эзрином на альбоме Лу Рида Berlin, как, впрочем, и на нескольких записях Элиса Купера, так что Боб позвал меня, когда планировал новый альбом Питера. Когда я пришёл в студию, я распаковал стик, который был для меня в тот момент новым инструментом; Боб бросил на него один взгляд и сказал: «Убери эту штуку!» Десять лет спустя, когда я был приглашён тем же Бобом на запись Pink Floyd – a Momentary Lapse of Reason и начал распаковывать свой бас, Боб сказал: «Нет, я хочу, чтобы здесь ты играл на стике!»
Стик стал завоёвывать популярность в середине семидесятых, и многие люди говорили мне о нём. В то время я как раз пытался играть тэппингом на обычном басу. И мне сказали – попробуй стик. И я попробовал, и это было приятное время, когда я осваивал его. Он одинаково хорошо подходит как для басовых линий, так и исполнения мелодий или взятия аккордов, но я обычно обоими руками вывожу именно басовую составляющую. Меня также поразил уникальный звук стика, а его необычная настройка привела меня к необычным мелодиям. Это то, к чему я всегда стремился, и я принимаю любую помощь в достижении этого.
У стика примечательная атака на низких нотах, у него необычный звук, а с помощью звуковой педали я могу заставить его звучать как смычковый инструмент. Однако, способ удара у него единственный – ударять по струнам. У баса есть 20 разных способов защипывания струны, зависящих от того, где и чем вы её защипываете. Мне нравится, когда у меня много возможностей, так что я слушаю композицию и подбираю вариант басовой партии.
В первый раз я занялся интернетом, имея перед собой опыт Трея Ганна. Трей желает больше узнать о стике, узнать ограничения этого инструмента. Я предпочитаю смотреть, что МОЖЕТ делать стик, чтобы понять, как я могу использовать его в своей работе. Я видел диалоги Трея с другими любителями стика, и я не мог не заинтересоваться Однако я не могу обсуждать этот предмет бесконечно – если я увижу трёх музыкантов, обсуждающих стик, я скорее всего развернусь и уйду. Но всё же с помощью Интернета я могу получать информацию, считаясь только с моим временем и только с моими интересами.
Читать о Crimso в интернете интересно, ведь это новая территория. В первый раз я вышел в сеть в прошлом ноябре, когда мы записывали Thrak. Я громко зачитывал группе то, что любди писали о нашем диске Vrooom. Самое забавное было в том, что люди обсуждали те же композиции, которые мы записывали для Thrak. Мы видели реакцию людей на песни, которые мы только-только записывали.
Откуда взялся трёхструнный бас? Это был единственный бас, сделанный специально для меня. Не могу сказать, что это самый универсальный инструмент в мире, но я люблю играть на нём, а так как струны далеко друг от друга, мне легко играть на нём фанковыми пальчиками.
Почему всё же три струны?
Иногда я играю сразу на клавишах и басу. Я делал так на песнях Габриэля, на которых партия басового синтезатора соседствует с партией электрического баса. Хотя сейчас есть басы, снабжённые MIDI, мне действительно не составляет трудов играть партию клавишных и в то же время ударять пальцами левой руки по струнам баса.
Использую ли я беспроводные инструменты? У Питера да, так как там надо ходить по всей стометровой сцене. С Crimso использовать беспроводные инструменты у меня необходимости нет, поскольку там мы не много двигаемся; просто стоим и играем, и требуем, чтобы слушатели попытались получать удовольствие!
Я всегда берёг свой слух. Я носил затычки для ушей давным-давно, когда ими ещё никто не пользовался. Рок-музыканты в той или иной степени теряют слух, надеюсь, другие используют ещё лучшие способы для защиты слуха, чем я.
В сколь многих сессионных проектах я участвую сегодня? Мне не нравится термин «сессии». Это сессии, но всё же слово неточно. Было время, когда я был по-настоящему «сессионным музыкантом» - и для меня это было нормально. В те времена в Нью-Йорке были тонны работы, и если вы на некоторое время прекращали работать, вашу работу непременно брали на себя другие ребята. Там не было места собственному звуку, технике, стилю – любой хороший музыкант мог использоваться для сессионной работы. Но по определённым причинам я перестал быть сессионным музыкантом. Я хотел стать рок-музыкантом и ездить по турам. Впоследствии я играл на альбомах тех людей, которым нравилась именно моя игра на басу – с тех пор я развил в себе отвращения к студийной и сессионной работе. И потом, изменилась моя игра. Я не тот ремесленник, каким был в семидесятые; сейчас я стараюсь исполнять партии, которые отражают мои музыкальные желания. Число альбомов, на которых я играю, год от года уменьшается. Когда вы делаете полутора годовой тур с Габриэлем, вы пропускаете множество альбомов, которыми могли бы заняться. Да и число заявок на меня уменьшается.
Питер Габриэль назвал меня «одним из лучших басистов в мире, если не лучшим»? Я краснею. Я просто счастливчик, который всю жизнь занимался тем, что любил: играл низкие ноты. Я хороший басист, но сравнений с другими музыкантами не понимаю. Я никоим образом не «лучший». Настоящий успех – это быть довольным собой и своей работой – если вы занимаетесь музыкой, то это означает быть довольным музыкой, которую вы способны делать. От нас, басистов, нередко требуется играть партии, которые нам вовсе не нравится играть, но это стоит небольшой борьбы. В конечном счёте чрезвычайное удовлетворение получаешь, слушая эту партию на своём месте на записи, или, что ещё лучше, выводя её перед слушателями на концерте.
Некоторые новички, с которыми я разговаривал во время туров, считают меня очень успешным человеком. Они думают, что только потому, что я – это я, меня приглашают играть только то, что я хочу играть – но реальность совершенно иная. Рано или поздно вы встаёте лицом к лицу с унынием. Например, вас вышвыривают из группы, потому что какую-то партию вы играете не так, и заменяют в середине проекта. Важно понять, что это случается с каждым из нас, не только с басистом – с любым музыкантом. Все успешные музыканты, которых я знаю, не раз оказывались в бедственном положении, и им пришлось учиться не принимать это близко к сердцу. Если с вами случится то же, помните, что такое случалось и с Тони Левиным, и со Стивом Гэддом, и с Ману Кач – притом не только в начале карьеры – это продолжается всё время. Исполнение музыки связано со множеством препятствий, но чтобы преодолеть их, достаточно играть.
Памятные моменты:
Crimso, альбом Beat
Адриан Белью и я жили в съёмной квартире неподалёку от Лондонской студии; я начал давать большие обеды для группы и друзей. Вскоре я решил, что трачу слишком много времени на покупки продуктов и готовку еды. Я решил эту проблему, приготовив первый в жизни кэрри [приправа из куркумувого корня, чеснока и других приправ], который был просто ужасен. Больше никто не прихоидл обедать.
Тим Хардин, альбом Bird on a fire.
Продюсер хотел сделать несколько дорожек без участия Тима, который вроде как отвлекался в студии и только мешал в записи. Тим всё же появился и решил только сидеть и смотреть. Потом он вдохновился и попросил разрешения спеть. Он изменил стихи, изменил аккорды – сделал новую песню. Потом он вдохновился ещё больше и попросил инженера прокрутить запись, чтобы он смог спеть один. Четырьмя часами позже, так ничего и не записав, мы разошлись по домам.
Сабика
Это была мой первый сессионный опыт работы в Нью-Йорке. Сабика, замечательный испанский фламенко-гитарист, не говорил по-английски и никогда не играл одну и ту же композицию дважды. Остальные участники группы научились ждать второго бита каждого такта, но я, конечно, должен был начинать раньше – так что я, конечно, постоянно ошибался (а в те дни вы своих партий не готовили). Я бы не хотел сегодня услышать эту запись.
Рон Эйнджело
В прошлом июне у меня был неприятный инцидент с велосипедом – я сломал плечо и несколько рёбер. Спустя неделю я отправился в Милан записываться с этим замечательным итальянским певцом, но не мог двинуть рукой. Я не мог держать бас – поэтому я сидя прижимал его к себе, и мог играть правой рукой. Играл я хорошо, но это было непросто (сегодня мельком увидел по телевизору велосипедную гонку Джиро Италия – и вздрогнул).
Херби Манн, Hijack your love.
Я был в студии вечером за неделю перед Рождеством, когда Херби позвонил мне и сказал, что хочет записать сингл. Я меня не было времени, но он просил меня прийти хоть к полуночи – ему непременно надо сделать запись до Рождества! Это был кавер на песню южно-американской группы, в которой использовался диско-бит. Я повернулся к гитаристу и сказал: «Диско? Как на дискотеках? Напрасная трата времени». Запись вышла под самое Рождество, и началось… ну, вы знаете.
Джон Леннон и Йоко Оно, Double Fantasy.
Сессии были «засекречены». Нас просили никому не говорить, где мы работаем, я находил это глупостями.На третий день я поймал такси и попросил отвести меня на 48ую улицу и 9ое авеню; он сказал: «О, это рядом со студией, где записывается Джон Леннон». Откуда он узнал это? О, он услышал по радио!
Бадди Рич, the Roar of ’84.
Я играл в биг-бенде Бадди где-то неделю; потом мы отправились в студию на двухдневную запись. На первом часу первой сессии Бадди, заслуживший репутацию весьма темпераментного человека, уволил всю группу. Он вновь нанял нас на следующий день, тогда же мы и записали весь альбом.
Yes, альбом Union.
Мы делали запись в замке на маленькой горе в Южной Франции. Я приезжал каждое утро на велосипеде. Джон Андерсон приезжал на лошади и загонял её в конюшню под студией. Проходили недели, становилось жарче, и наконец мы стали замечать следы конюшни в нашем помещении – мухи и всё такое прочее. Мы не могли заставить жителей забрать трёклятую лошадь назад!
Нэнси Гриффин, Flyer.
У меня не было времени записать одну дорожку, и я спросил их, не могу ли я записать её дома на цифровое записывающее устройство. Они сказали ладно – так я и сделал!
Тони Левин, World Diary.
Я попросил Левона Минассиана прийти ко мне в отель и записаться там. Он так и сделал, но он практически не говорит по-английски (примерно в той же степени, что я по-французски). Он пришёл и начал играть, а я ещё не начал запись, и я даже не знал, как попросить его начать снова, или прекратить играть, в общем, чего-нибудь сделать. Он играл где-то минут пятнадцать, потом сказал: «Хорошо, Тони?» Я ответил: «Хорошо».