Почему бас? Когда я был очень молод – девять лет – не знаю почему, но меня тянуло к басу. Это было у меня в крови, это было не решение разума. Я очень счастлив, играя простые басовые партии. У меня нет никакого желания быть лидером или барабанщиком. Так долго, как люди будут продолжать позволять мне играть на басу в их группах, я буду счастливым парнем.
Мой альбом World Diary. Это инструментальная музыка, но не Crimso. Это маленькие ансамбли, из двух или трёх инструменталистов, записи которых были сделаны мною в процессе поездок. Для меня это было чем-то особенным – собираться вместе с различными музыкантами и записываться в комнатах отелей, в их домах, и делать музыку, которая бы отражала эти моменты и наши ощущения на тот момент. Есть нечто магическое в некоторых музыкантах: Левон Минассиан играет на двухсотлетнем doudouk. Замечательно, что он вкладывает всю душу и историю своего народа в каждую ноту. То же с Лакшминараяна Шанкаром на скрипке и Брайаном Ямакоши на koto; я пытался дать нам полную свободу для того, чтобы отобразить то, что мы чувствовали. Была ли вся музыка подготовлена заранее? В различной степени. Я иногда разрабатывал кое-что для стика. Я люблю магию игры музыканта, и я люблю схватить это звучание и оставить его в покое. К сожалению, я сделал много ошибок; другие ребята – никогда. Мне надо было отправиться на студию в Вудстоке, где я живу, чтобы поправить некоторые партии. Я также отредактировал и сделал покороче некоторые композиции, и если при записи композиции были две пробы, вторая всегда была свободнее и лучше.
Говорите, некоторые вещи длинные, напряжённые и эмоциональные… Считаю за комплимент; конечно, Expresso on a Bed of Nails – неспокойная композиция. Играли вместе с группой ударников из Торонто под названием Nexus – они получили классическое образование и вместе уже 25 лет. Это было замечательно – они и я на стике.
Где-то в семидесятые уже имела место практика в технике таппинга в студии между пробами композиций. В конечном счёте друзья сказали мне насчёт инструмента, созданного Эмметтом Чапмэном, замечательным музыкантом и новатором. Для меня было очень просто освоить его, поскольку я некоторое время играл на басу в подобном стиле.
Вы не можете предложить крупным лейблам по-настоящему художественные вещи. DGM настроена дружелюбно, и, так или иначе, они – мои друзья; они приняли мои художества, фотографии и картонный конверт – я ненавижу джевел-упаковки. Мой вариант стоит чуть дороже, а записывающим компаниям не нравится это «чуть дороже», но для меня это в действительности неважно. Фото, которые там есть – это фотографии старого глобуса, которые я сделал; чёрно-белые, они были потом раскрашены масляным красками для пастельного эффекта. Я избегаю делать художественные работы через компьютер – предпочитаю «аналоговые».
На что похоже записывание с Питером Габриэлем? Отвечу смело: это может бесить, а может и приносить очень сильное удовлетворение и быть забавным. Музыка, которую мы делаем, всегда замечательна – ранние идеи Питера фантастичны, и я получаю возможность играть всё, что ни захочу. Но я узнал, однако, что весь этот замечательный звук, и всё, что я там играю, может быть заменено. Можно сыграть замечательную партию на замечательной композиции, но часть меня неизменно должна осознавать, что всё это может быть не услышано публикой; конечно, после восемнадцати лет игры с Питером такое осознание не требует больших усилий – я привык к этому.
У Питера очень причудливый стиль танца. В последних трёх турах он нанимал замечательных балетмейстеров; бедный парень появляется в середине репетиций, наблюдает, делает предложения, а потом потихоньку начинает понимать, что Питер не способен сделать ничего из того, что он ему показывает. Питер будет глотать идеи и понемногу принимать их, а уже после гитарист Дэвид Роудс и я начинаем представлять, что делает Питер. Хореограф мог бы показать всем троим потрясающее движение, но только Дэвид смог бы сделать его. После первого месяца мы уже нагоняем его, однако первая неделя – настоящее бедствие: я и Питер, и наши ноги не идут туда, куда мы им приказываем.
Песня Габриэля и Буша Don’t Give Up была записана в 1985, когда моей дочери было два месяца от роду. Я взял её с собой в Англию, и она была в студии вместе со мной. Во время некоторых композиций я подвешивал её на застёжку своего пояса, а бас висел по другую сторону. Я не верил, что в Англии есть подгузники – я до отказа нагрузил футляр баса памперсами, которые потом использовал как заглушки для струн. Я засовывал целый памперс под струны – экстраординарный звук. На второй половине песни, где она действительно басовая, он назывался «суперудивительный подгузниковый звук». У меня также возникла техника, в которой, как я знаю, я первый: фанковые пальчики – укороченные барабанные палочки, фиксированные на пальцах с помощью резинок – если затянуть слишком сильно, ваши пальцы становятся фиолетовыми, а если слишком слабо, то они будут слетать. Изначально идея была Питера: на альбоме Big Time он предложил мне нацепить на пальцы две палочки – мой технический консультант Энди Мур смог сделать это.
У меня есть идея написать книгу, в которой не будет ни слова о том, как играть на басу – в техническом плане мне нечего сказать ученику. А что там будет, так это дорожные истории, анекдоты, эссе о музыке.
Использую ли я книжку партитур? Я даже не знаю, чтобы для баса таковые имелись. Я могу читать музыку очень хорошо – но для меня нет в этом нужды. Люди хотят интерпретации – то, что аранжировщик хочет сыграть, а не то, что он пишет.
Thrak – импровизационная композиция, которую мы играли вживую: с Crimso это означает: «Кто знает, что случится?» Каждый раз это совсем по-разному. Кому-то пришла в голову идея собрать все версии Thrak вместе. Так что, THRaKaTTaK – 70 минут чистейшего Thrak’а.