Когда я впервые задумывался об этих, знаете, электронных барабанах и всём таком прочем, я представлял себе Earthworks более тяжёлой, может быть, более агрессивной группой. Практически же, наш выбор оказался за более лёгким, мягким, более воздушным звуком, не плотным, весьма дружественным. Быстрым и светлым. Это – органическое развитие группы. Лучше следовать органическому ходу вещей, нежели накладывать искусственный план, вынуждающий людей отойти от естества. Так что мы выбрали милые сердцу рожки, барабаны, бормочущие пониже и басы, подкрепляющие всё это.
В качестве базиса композиций Earthworks не всегда служит импровизация. Репетиции нужны. Сложно собраться. Вы должны платить за помещение для репетиций. Необходимо собрать музыкантов. Обычно мы репетируем только тогда, когда что-то прописано уже достаточно хорошо. Большинство композиций начинаются с моего барабанного набора – на нём можно играть аккорды, барабанные партии, поддерживать партии пианино. Так что я делаю нечто квазимелодичное, гармоническое и ритмическое.
Возьмите Pigalle. Сначала это вроде север Африки, вроде Марокко, и у вас есть такое ощущение. Потом вы думаете о Франции, Северной Африке и Pigalle – область красных фонарей в Париже, где много североафриканцев и марокканцев, - и вы ищете яркую, змеевидную, причудливую мелодию, и находите её.
Из меня не выйдет роскошный солист. Для меня, музыка – командный вид спорта. Вы делаете что-то, потом я делаю что-то, и мы вместе делаем что-нибудь. Это усилие социального, совместного характера – когда два, три и больше человек играют в один и тот же момент. Конечно, случаются и соло.
У меня есть электронная барабанная стойка, компьютер, который предлагает мне тонну звука в любой момент времени. Я могу очень быстро вызвать любой звук. На концертах Earthworks вы слышите 40-50 электронных инструментов. Это сочетание бесчисленных перкуссий и клавишных. И я играю на всём этом. Это не коробка с кнопкой. Это живой, дышащий инструмент вроде электрической гитары.
Я вступил на стезю электрических барабанов году в 1979. Имел некоторый успех, в том числе и с Crimso, например, на песне Waiting Man. В середине восьмидесятых необходимая мне механика была ещё слишком неразвита, и я сформировал акустический импровизационный дуэт с Патриком Моразом, пианистом, экс-Yes. Только пианино и акустические барабаны. К 1986-1987 оборудование стало куда лучше. И я решил, что это оборудование станет отличным базисом для лучших британских джаз-талантов, и я сказал им: «Я готов заняться этим бренчаньем, треньканьем, стучаньем, хлопаньем или чем там ещё, и вы, ребята, всё время будете звучать по-разному, потому что фон будет всё время меняться». Это привлекло и Айана, и Джанго, и вот мы здесь.
Музыка имеет дело с взаимоотношениями людей и требует верного их смешения. Вот в чём искусство лидера группы – не надо искать лидера дня в каком-то инструменте и тащить его в группу, надо искать талант, который однажды сможет стать лидером. Я прошу людей, присоединяющихся к Earthworks, сделать то, что они, возможно, никогда не делали прежде ни в одной из групп, в которой работали – сделать из Earthworks стартовую площадку для их самых диких фантазий и мечт, дать им особый словарь и развить его, чтобы со временем группа стала уникальной. Это длительный процесс. Вы ни на кого не давите, но затем они обнаруживают, что играют в Earthworks с парой ушей, которые они никогда не использовали на прежних выступлениях, и они увидят сферу, где можно развиваться и расти. И когда они покинут группу – если покинут – они будут иными людьми по сравнению с теми, кто пришёл в неё.
Splashing Out в каком-то отношении начинается как пародия на танцевальную музыку. Потом она быстро превращается в рэйв между пианино и барабанами в стиле Сесиля Тэйлора, а затем вновь восстаёт из этих развалин. Разваливается и собирается. Улетучивается в чёрную дыру посередине, которую вы можете рассматривать в качестве комментария к танцевальной музыке. Она очень распространена, танцевальная музыка. Чувствую, что джазисты должны собирать любые формы музыки. Джаз всегда был большой волнующей мешаниной вещей. Джаз всегда использовал популярные формы, которыми являются сегодня хип-хоп и танцевальная музыка. Так что вместо кучи дорожек Майлза Дэвиса с хип-хоповыми ритм-машинками и всем прочим у нас есть одна, да и то, взрывающаяся посередине и позднее восстанавливающаяся.
Влияние Дэвида Торна на альбом All Heaven Broke Loose [он был сопродюсером альбома]? Он делал множество вещей. Прежде всего, заставлял вас смеяться. Второе, он знал немецкого инженера по записи. В третьих, музыканты доверяют его выбору, и он выбирает те дорожки, которые считает нужными. На этом альбоме для каждой композиции делаются три попытки, а потом выбирают одну. Это как раз такой тип альбома. В звуковом плане Дэвид очень здорово разбирается в петлях, эхоэффектах и реверберации. Возьмём, например, Temple of the Winds – композиция для трио. Джанго Бэйтс не смог прийти в студию в тот день. Он должен был быть на юге Франции, чтобы получить награду, как, впрочем, и всегда, как лучший молодой английский джазовый композитор года. Это ответственно, быть в группе, в которой сидит лучший джазовый композитор года. Он очень здорово пишет. Так что нас было двое и Дэвид, и мы наложили петлю тенор-саксофона, освободив тем самым клавишные Айана Бэллами для импровизации, и вот как раз тут Дэвид очень пригодился в плане звука альбома.
Оглядываясь на творчество группы the Bruford Band, я думаю, что это был рок и лирика. Термин фьюжн к той группе практически неприменим. Это была рок-группа с интересными размерами. Это был интересный звук. Там был гениальный солист по имени Алан Холдсворт, один из моих любимых гитаристов. Думаю, группа была хороша. Но вообще то вопрос, джаз ли или рок то, что я делаю, никогда не трогал меня. Когда я начинал с Yes, было так: «Ну, это рок, да?» А теперь, с Earthworks: «Ну, это джаз, верно?» Понимаете, музыкантам это мало интересно. Нет, конечно же, Earthworks – джаз, поскольку присутствует большая порция импровизации. Дух этой музыки – джаз, но есть элементы рока и другой музыки.
Сейчас на джазовой американской сцене присутствуют двойственные отношения и замешательство. Есть таланты джаза, джаза классического, авангардного, электронного. Но записывающие компании решили, что джаз никому не нужен. То есть, вы слушаете хэви-метал и хард-рок, а я и подобные мне работают вот в таких вот условиях. Хорошо, что у нас есть поклонники с семидесятых и восьмидесятых. Я уверен, что через десять лет у нас вновь появятся слушатели. Эти вещи цикличны. Если вы отправитесь на Монреальский Джазовый Фестиваль сегодня вечером, вы услышите замечательную музыку – много европейских музыкантов, много музыкантов из французской Канады. Но вы никогда не услышите их на радио. Но разве когда в джазе был такой путь? Джаз – отношения между музыкантом и аудиторией. А не между музыкантом и записывающей компанией, как это принято в роке. В роке записывающие компании успешно разместились между исполнителем и аудиторией. Именно записывающие компании сегодня предписывают не делать того-то и того-то. Я знаю, что говорю, потому что имею дело с группой под названием Yes, у которой есть все эти проблемы, а несколько раз бывали и проблемы похуже.
В Северной Америке есть и куда более интересный материал, нежели smooth-джаз. А получается, что Америка разделилась на ребят, которые хотят играть настоящую музыку, и слушателей, которые даже не знают о её существовании. Это в интересах бизнесменов – давать нам исключительно леденцы на палочке и МакДональдсы. Ничего не имею против леденцов и МакДональдсов, но чтобы это было единственной пищей? Иногда хочется поесть чего-то настоящего, что выросло на земле, и это джаз. Я знаю, что работаю в мире коммерции, и каждый музыкант скажет вам, что на десять хороших лет приходится десять лет засухи. Затем всё возвращается, и вы вновь востребованы. Я был счастлив работать в очень творческий период – ранние восьмидесятые. Очень творческие и достаточно массовые проекты – Crimso, Габриэль, Лори Андерсон, Talking Heads. Они продавали по 300-400 тысяч альбомов и были близки к топ-40. Замечательное время, которое скоро вернётся.
Европейские джазисты могут играть куда свободнее, чем американские, если захотят. У американцев есть этот ретро-музейный джаз аля Винтон Марсалис, джаз-в-костюме-и-галстуке. В Британии нет собственной джазовой традиции, ритмической культуры, поэтому мы делаем с материалом что хотим. «Можно использовать в джазе электронные ударные?» - не знаю, может и нет, но это и есть Earthworks. «Не сверхъестественно ли совместное использование вертикального баса и электронных барабанов?» - не знаю, но это и есть Earthworks. Попытка задавать вопросы, не отвечая на них.
Почему я стал членом Anderson Bruford Wakeman Howe? Во многом по финансовым причинам. Надо оплачивать кучу счетов. Репетиции, студии, фузз-бокс для Джанго Бэйтса. Сегодня зачастую музыканты работают сразу в двух сферах. Чтобы выжить, надо работать сразу в паре мест. Работаете в студии, или работаете над музыкой к фильмам, а на заработанные деньги занимаетесь джазом. Anderson Bruford Wakeman Howe и Yes для меня стали золотым дном. По-моему, у этой музыки нет музыкального будущего – это регрессивная музыка, исторический материал. Но порою музыканту стоит взять отпуск и осчастливить людей исполнением материала, который они хотят услышать двадцать лет спустя.
Тур и альбом Yes Union не был замыслом музыкантов. Он был проведён в жизнь политиками из записывающих компаний. Они составляют сценарий и говорят: «Эй, давайте-ка отправляйтесь в тур на четыре месяца, сделайте альбом. Мы, политики, получим чуть больше вашего, но и вы сможете подзаработать и оплатить накопившиеся счета». Вот что произошло с роком. У большинства музыкантов столь много долгов, что им просто некуда деваться. Я не такой. Я могу взять денег, сделать денег побольше и уже на них делать то, что хочу. С Yes я бездельничал. Восемь музыкантов играли одно и то же. В восьми не было нужды. Если Алан Вайт собирается делать то, что делает обычно, очень, надо сказать, хорошо, то нет необходимости в нас двоих.
Почему наши отношения с Крисом Сквайром были столь желчны? Он представляет в музыке как раз то, чего не представляю я. Он сложный человек. Медленный, педантичный, очень интересующийся политикой, он создаёт не так много музыки и это не так легко ему даётся. Это растянутый медленный процесс. Не самый лучший музыкант из тех, с кем я работал. Но я могу работать с любым – если мне это надо. Да, это не мой выбор. Первый два-три месяца казалось, что Anderson Bruford Wakeman Howe всё же творческая группа. Казалось, что мы можем сделать ещё что-то кроме повторения материала Yes. Но из-за политиков эта идея провалилась.
Crimso – из тех вещей, которые не умирают. Причина, по которой такие вещи не умирают – это то, что это очень хорошие маркетинговые решения. Если группа распадается, записи исчезают из магазинов. Так что первое правило любого музыканта – никогда не порывать с группой и никогда не прекращать чего-нибудь делать. Причина, по которой я бы вряд ли оказался в новом Crimso – небольшие сложности с Робертом. Ему проще со сладкими, улыбчивыми американцами, которые редко знают, о чём он там говорит. К сожалению, я точно знаю, о чём он говорит, и знаю, что меня нет в списке приглашённых.